«Атомная» командировка. Как алексеевец документировал ликвидацию катастрофы 1986 годаСтатья

После страшной аварии на Чернобыльской атомной электростанции 26 апреля 1986 года из Северо-Кавказского военного округа в район трагедии убыли два отдельных механизированных полка гражданской обороны и отдельный батальон химической защиты. Попеременно освещать работу ликвидаторов от редакции окружной газеты «Красное знамя» (в настоящее время «Военный вестник Юга России») были откомандированы военные корреспонденты.

Когда встал вопрос об отправке туда очередного журналиста, ответственный редактор газеты полковник Николай Великанов принял решение отрядить сразу двух сотрудников — корреспондента и фотокорреспондента. Не знаю, что двигало мною в те минуты, тогда ещё старшего лейтенанта, но я заявил, что готов выехать в командировку. К слову, не все коллеги одобрили моё решение.

«Коля, какого черта тебе это надо?! Никто ещё ничего не знает о последствиях радиации, и чем она грозит человеку. Говорят, что Чернобыль — это вторая Хиросима… А у тебя жена, маленькая дочка…», — говорил мне после летучки начальник отдела майор Александр Гончаров.

Наверное, по‑своему он был прав. Хотел сберечь своего подчиненного. Ведь всякое могло случиться. Тем более, что среди ликвидаторов уже были потери от лучевой болезни. Но я остался непреклонен. Моим напарником вызвался быть фотокорреспондент Александр Чеботарев. С Чобой (как его все звали в редакции) мы уже давно, что называется, спелись в совместных командировках по ближним и дальним гарнизонам округа, поэтому с радостью засобирались в новую дорогу. В Киев летели в полупустом самолете — после аварии людской поток в столицу Украины резко упал. Да и слухи о неблагополучной там радиационной обстановке этому поспособствовали. 

Киев встретил нас теплой июньской погодой, золотом куполов многочисленных церквей и умытыми улицами. По городу непрерывно курсировали поливальные машины, изрыгая тысячи литров воды на бульвары и проспекты. Как пояснил нам один знающий киевлянин, водой поливалк» смывают радиоактивную пыль. Очень хотелось в это верить … До небольшого городка Чернобыль, ставшего в одночасье известным всему миру, добирались на перекладных. К вечеру с бригадой киевских электриков на старенькой буханке-техничке благополучно прибыли на место. Оттуда нас забрал приехавший на совещание офицер политуправления нашего округа подполковник Валерий Косов. В чернобыльской зоне Валерия Ивановича уже можно было по праву считать старожилом — пошла вторая неделя его пребывания здесь. Пока ехали по пыльным проселочным дорогам к месту дислокации полка гражданской обороны из Краснодарского края, Валерий Иванович ввёл нас в курс дела. Одной из задач полка являлась доставка строительных материалов — бетонных плит, цемента непосредственно к раненому телу четвертого энергоблока.

 «Все сами увидите, — сказал он. — Завтра отправимся туда в составе колонны…»

В полку, которым командовал моложавый подполковник Дмитрий Рущуклу, нас встретили как солдат-новобранцев: разместили в палатке, поставили на довольствие, помыли в бане и переодели в специальную защитную форму. На следующий день сразу после завтрака наш УАЗ уже наматывал километры трассы, ведущей к Припяти и четвёртому энергоблоку. Шли в составе колонны КамАЗов-цементовозов. На всем протяжении пути то и дело встречались жёлтого цвета таблички «Запретная зона», «На обочину не съезжать! Заражено!» Над районом огромные, словно слоны, барражировали пятнистые вертолеты Ми-26 с резервуарами, заправленными жидким клеем — латексом. Они обрабатывали ближние леса, «консервировали» листья от радиоактивной пыли.

Вообще, в первый день нашего пребывания в чернобыльской зоне слово «радиация» давило на меня и на Саню Чеботарева гнетуще. Что это такое — радиация? Как её увидеть или пощупать? Надев респираторы, мы во все глаза смотрели в тусклые окна «УАЗа», но ничего, кроме густых туч пыли, не лицезрели. А, между тем, здесь все было отравлено: поля, леса, населённые пункты… Радиоактивное облако накрыло невидимым одеялом огромное пространство, о размерах которого тогда ещё никто ничего знал. На всем этом пространстве гуляла неведомая никому смерть. Сёла, через которые мы проезжали, были пусты. Лишь брошенные собаки лаяли от голода и выли от тоски в опустевших дворах или стаями атаковали двигавшиеся в район станции колонны техники.

Особенно поразила нас Припять. Красивый по архитектуре, весь в зелени город, где ещё недавно жили атомщики, был абсолютно безлюден. Проехав через него, мы не встретили на его улицах ни одного человека. «Невидимый противник», как окрестили здесь радиацию, присутствовал везде. Разница состояла лишь в том, что где‑то радиации было больше, а где‑то меньше. Только дозиметры могли показать её объемы в рентгенах. Сами же ликвидаторы ничего не замечали. Не стали и мы ничего замечать. Ну, щелкает прибор и пусть себе щёлкает… 0,1 рентгена, 0,2… Не 25 же…

В районе взорвавшегося энергоблока, куда мы прибыли с колонной, было много людей и техники. Работы здесь шли круглосуточно. Сменяя друг друга, солдаты и офицеры трудились мужественно и самоотверженно. Подчинённые подполковника Рущуклу наряду с доставкой стройматериалов выполняли и другие сложные задачи. В частности, мостили территорию станции железобетонными плитами, срезали заражённый грунт, вели дозиметрическую разведку, производили разгрузку прибывающих эшелонов с различными стройматериалами и оборудованием…

К концу дня мой корреспондентский блокнот изрядно разбух от фамилий отличившихся ликвидаторов, интересных эпизодов их напряжённых будней. В свою очередь, Чеботарев отснял несколько кассет фотопленки. Вечером я подготовил две информации с места события и передал их по телефону в редакцию. В последующие дни мы с утра до ночи колесили по объектам, где трудились воины-северокавказцы. За это время успели слетать с вертолётчиками к аварийному реактору. Разумеется, записали их рассказы о том, как они выполняют поставленные задачи. Без всякого преувеличения, вертолётчики были настоящими героями. За сутки они совершали до 30 вылетов в район станции, укрощая тлевший реактор.

Побывали мы и в отдельном батальоне химической защиты. Личный состав этого подразделения из городка Фролово Волгоградской области в круглосуточном режиме обеспечивал с помощью АРСов (авторазливочных станций) доставку с завода специальной жидкости для обработки загрязнённых радиоактивной пылью участков местности. От солдат батальона впервые узнали о так называемых сладких дорогах. Оказывается, обычные дороги поливали сахарным сиропом, чтобы сладкой корочкой накрыть смертельную пыль… Последняя точка нашей командировки была в белорусском городе Брагине. Здесь дислоцировался отдельный механизированный полк гражданской обороны из посёлка Ковалевка Ростовской области.

Но едва мы приехали в Брагин, как в полку нас ошарашили телефонограммой из редакции. Нам предписывалось немедленно возвращаться в Ростов. Оказывается, из Москвы поступила директива, обязывающая освещать работу ликвидаторов только редакциям центральных военных изданий, а также редакциям двух окружных газет — Киевского и Белорусского военных округов, на территории которых шли работы по ликвидации последствий катастрофы. Наша газета «Красное знамя» в этом списке не значилась…. Можете представить наше с Чеботаревым состояние: собирали, собирали материалы для газеты, а в итоге — все коту под хвост… Впрочем, это мягко сказано. Не сговариваясь, я и Чоба выразили свои чувства привычными для русского человека выражениями.

Валерий Косов попытался было нас успокоить, но и он не сдержал эмоций. Обидно было до слез. Да и людей, настоящих героев, получается, подвели. Однако приказы в армии, как известно, не обсуждаются. Сдав на склад пропитанные радиоактивной пылью защитные «доспехи», мы отправились в обратный путь. И если в Киев летели в полупустом самолете, то в Ростов — в переполненном, к тому же последним в тот день рейсом. Я и Чеботарев сидели на приставных сиденьях рядом с кабиной экипажа — мест в салоне не было. Нас взяли на борт только благодаря помощнику военного коменданта, который сказал руководству аэропорта, что мы находились в Чернобыле со специальным заданием командования, и нам срочно нужно быть в Ростове. Так завершилась наша командировка в Чернобыль. Ну, а что с исписанными блокнотами и десятками метров отснятой пленки, спросите вы? Они не пропали. Выход нашелся. Его предложил военный цензор полковник Александр Гридин, к которому я пришел за советом. 

«Вариант, Коля, только один, не писать, что события происходят в Чернобыле. Пусть это будут учения, тренировки подразделений гражданской обороны. Тогда, Коля, прорвёмся!», — по‑отечески сказал Александр Дмитриевич.

И прорвались… Вскоре под «псевдонимами» учений и занятий и пошли в газете наши с Чеботаревым заметки и репортажи. А через несколько месяцев цензурные шлюзы вновь открыли — в стране вовсю набирала обороты горбачевская гласность… Можно было писать о многом, но не обо всем. Я тут же «выстрелил» большим очерком, назвав его «Там, в Чернобыле». Этой публикацией я отдал долг тем солдатам и офицерам, которые, не щадя себя, каждодневно совершали подвиг во имя спасения мира…