Война глазами очевидцев. Как жители Иловки Алексеевского округа пережили оккупацию 1942 года

В редакцию «Зари» поступило письмо от секретаря Иловской средней школы им. Героя России В. Бурцева Надежды Лутовой. Вот, что она пишет: «Летом, если я не ошибаюсь, 1997 года в Иловку приезжали специалисты из Венгрии. С Правительством Российской Федерации было согласовано проведение работ в местах захоронения венгерских солдат с целью отправки останков в Венгрию. Иловцы безошибочно указали место на школьном стадионе. Из иловской земли были извлечены личные вещи солдат, элементы одежды, проржавевшие каски, но мне особенно запомнились солдатские медальоны (жетоны), по которым можно было установить личность. Говорят, что у наших солдат были записки в гильзах, которые они носили на шее, а у венгерских — гравировка на металле. Помню, учитель истории Александр Алексеевич Рыжих очень просил археологов передать хоть один жетон в школьный музей. Но венгры, проводившие раскопки, пояснили, что за них они получают гораздо больше денег, т.к. это позволяет установить личность конкретного человека.

Много следов войны, конечно, ещё осталось в полях, лесах и оврагах. Ведь шли ожесточённые бои за освобождение нашего края. Подтверждение тому — воспоминания жителей об оккупации 1942-1943 годов».

Ниже публикуем их отрывки.

Анна Петровна Бугакова (Попова), 1934 г. р.:

«Во время оккупации я была ребёнком и проживала в родительском доме по адресу: с. Иловка, ул. Красногвардейская, 20. Оккупирована Иловка была венграми (мадьярами). Местные жители их очень боялись. Расселились они по домам. Поселялись в те дома, которые были получше. В нашем доме также были мадьяры. Огород наш выходил на яр, в котором наша семья и соседи прятались от бомбёжки. Запомнилось мне, как в январе 1943 года, в лютый мороз, когда уже стемнело, из-под яра вышли на лыжах два наших разведчика в белых маскировочных халатах. Совсем молоденькие, худенькие, очень уставшие. Тихонько постучали к нам в окно с огорода. Мама вышла на стук. Попросили что-нибудь перекусить. Мама схватила глиняный кувшин с тёплым топлёным молоком и подала солдатам. Они его выпили и начали спрашивать о расположении мадьяр. Поговорив с матерью, солдаты быстро ушли в обратном направлении.

Но то ли увидел их кто-то из мадьяр, толи кто-то из «своих» рассказал (были среди местных доносчики), но только через очень короткий промежуток времени ворвались к нам во двор вооружённые мадьяры. Мама быстро попрятала нас (своих детей) под кровать. В хату вбежали два солдата. Быстро окинули взглядом комнату, один заглянул под кровать. Там блестели наши глаза. Решив, что мать скрывает под кроватью русских солдат, мадьяр быстро направил туда автомат. До нашей смерти оставались считанные доли секунды. «Там кича, кича!» — громко закричала мать. Словом «кича» мадьяры называли детей. И тут второй солдат отдёрнул у первого автомат: то ли понял, что говорит мать, то ли разглядел детей под кроватью. Громко выругавшись на непонятном нам языке, мадьяры вышли из хаты. Так Господь сохранил мне жизнь.

А вскоре пришли русские. Начались ожесточённые бои. И 20 января 1943 года Иловка была освобождена от фашистов.

А ещё был случай. Играли два подростка, лет по 16, у нас в яру. И были у них вырезанные из дерева автоматы. Мадьяры приняли их за настоящие. Но когда поймали ребят, то увидели, что ружья-то деревянные. Но сильно разозлились, что какие-то пацаны напугали их до смерти. И устроили им смертную казнь. Мадьяры предпочитали смерть через повешенье. Всюду, где были мадьяры, стояли виселицы. В Иловке виселица была в центре села, где сейчас находится здание почты. И вот согнали к виселице всех жителей, включая детей. Глаза закрывать не разрешали, чтобы все смотрели, как мучаются висельники. И так, на глазах у всей деревни, были повешены два этих подростка. Жестокие были мадьяры и очень трусливые. Очень сильно за свою жизнь переживали. Это не русские, которые бесстрашно шли на смерть, на таран, в огонь…. Хотя жить хотели все.

К мирным жителям большинство мадьяр относились сносно лишь тогда, когда это не касалось их собственной жизни. Помню, как один из наших постояльцев говорил: «Вот если бы Гитлера «пук» (показывая при этом указательный палец в виде пистолета) и Сталина бы «пук», мы бы пошли домой». То есть воевали они, конечно, против своей воли, это не гитлеровские войска, но воевали так же жестоко, боясь больше всего умереть сами.

Скучали мадьяры очень сильно по своим домам. Любили играть с маленькими детьми, видимо, вспоминали свой дом. Иногда подкармливали голодных детишек солдатской кашей, плиткой шоколада. Но были разные. Как, впрочем, и все люди: кто-то добрее, а кто-то злее».

Пелагея Егоровна Хирьянова (Федорищева), 1934 г. р.:

«Мы, голодные детишки, часто собирались около дома, где жили мадьяры. Там всегда вкусно пахло, а мы были постоянно голодными. Вот один мадьяр ставил нас на скамейку у дома и хворостинкой хлестал по ногам, чтобы мы подпрыгивали. Кто подпрыгнуть не успеет, тот получит хлёсткий удар по детским ногам. Когда мы уставали, то садились на скамейку или спрыгивали с неё. Он заставлял нас становиться на скамейку снова. И так до изнеможения. При этом мадьяр смеялся от души. Домой мы являлись с окровавленными ногами».

Пелагея Егоровна Демьянова (Рыжих), 1937 г. р.:

«Было нас в семье восемь детей: шесть девочек и двойняшки-мальчики. Мальчики умерли ещё до войны. Хворь какая-то ходила: горло гноем закладывало — то ли скарлатина, то ли ещё что. Много тогда поумирало. Были они послабее нас, весом поменьше. Сейчас, конечно, это были бы богатыри, но тогда выживали только сильные. Шёл естественный отбор. Рожали детей иногда и до двадцати, а выживали не все. Помню, мама отнесла мальчиков в сарай, положила на сено, дня три ходила смотреть: дышат они или нет. Ночью тихонько плакала. Но это была вынужденная мера. Иначе заболели бы мы все — болезнь заразная была. После похорон сыновей мама ещё несколько дней поплакала, но дольше горевать было некогда: нужно было думать, чем кормить семью.

Я считаю, что выжить в таких условиях нашим родителям помогала сильная христианская вера в Бога. Мама молилась каждый день. А ещё она «вычитывала» испуг, болезни разные. Часто в дом приходили люди за помощью. И если бы не помогало, то не шли бы. Многие брались лечить молитвами, но получалось не у всех.

Иловку оккупировали мадьяры летом 1942 года. Мне было тогда 5 лет. Во время бомбёжки мы прятались в яру, где протекал большой ручей. После войны колхозники пруд там сделали. Это метров 50 от дома, по другую сторону улицы Садовая, на которой я жила. Вот однажды во время такой бомбёжки все побежали в яр и спрятались там. А меня забыли, я в это время спала. Когда очередная бомба попала в наш огород, проснулась от очень сильного взрыва и грохота, испугалась и начала кричать. В это время одна из моих сестёр — Нюра (Анна), 1927 года рождения, спохватилась, что меня нет с ними в яру. Мама сказала: «Я не пойду за Полиной, я боюсь!» И побежала Нюра. Я кричу в пустом доме, перепуганная до смерти, слышу быстрый топот на крыльце. Вбегает в дом Нюра, хватает меня на руки и бегом к яру. Там мы все вместе переждали очередную бомбёжку.

Долго потом папа закапывал лопатой огромную воронку от разорвавшейся бомбы в огороде. А мама всё молилась, что в огород попало, а не в хату.

Уже будучи взрослой, я думала: почему мама не пошла за мной? Я была младшая, самая любимая в семье из детей. И со временем я пришла к выводу, что скорее всего, время диктовало свои условия. Ведь если бы погибла мама, на кого остались бы её шесть детей? Кто бы их кормил? Поэтому поколение моих родителей было «крепкое» по духу, терпеливое, а в чём-то, может, и жёсткое. По-другому просто было нельзя.

В родном доме моего отца, который был получше, разместились мадьяры (ныне улица Садовая, 33). Жил там старший брат моего отца, Иван Лукич. Мы жили рядом. После женитьбы сыновей родовое поместье было разделено между братьями поровну. Я маленькая тогда была, мало что помню. Но вот как впервые в жизни ела шоколад, которым изредка угощали детей мадьяры, помню хорошо. И ещё помню, как один из них играл на губной гармошке. Мы смотрели во все глаза. Было нам это в диковинку».

Варвара Николаевна Рыжих, 1931 г. р.:

«Жили мы вдвоём с мамой на улице Красногвардейская. Напротив, где сейчас дома расположены, стояли клуни. Там поселились мадьяры. Моя сестра Анастасия Николаевна Демьянова (Рыжих), 1924 года рождения, родила летом 1942 года сына Ивана. Теперь этого Ивана знают все жители. Это Иван Кириллович Демьянов, наш знаменитый земляк, вице-президент компании АЛРОСА.

Как-то осенью была Анастасия на уборке в поле, а сына Ивана оставила с бабушкой Таней. Пришли мадьяры. Маленький, чёрненький, интересный мальчуган пришёлся им по душе. Забрали они его с собой. День плакала баба Таня. Думала: всё — потеряла внука. Вечером принесли его обратно домой счастливые мадьяры — с шоколадками, сладостями всякими. Видимо, соскучились по дому, поиграли с ребёнком, понянчили его.

Ещё был случай. Была Анастасия с Иваном в поле. То ли осень ранняя была, то ли лето. Но Иван под кустиком лежал, а Анастасия в поле трудилась. Подошло время кормить ребёнка. Молоко из груди течёт, ребёнок под кустом плачет. А старшим был иловский мужик. Анастасия просится у него покормить ребёнка, а тот не пускает. Мол, работай, ребёнок подождёт. Увидел это один из надзирателей мадьяров. Отругал того мужика и отпустил Анастасию к ребёнку. Вот тебе и повод к размышлению…

Забирали летом 1942 года молодых иловских девчонок в Германию. Горькими слезами плакали их матери. Подселили к нам на постой одного немца (не мадьяра, а немца). Неплохой немец был по отношению к нам. Заметил, что мать плачет и плачет. Спросил, в чём дело. Теперь уж и не помню, сам спрашивал или через переводчика, или как-то ещё объяснялись они. Но узнав, что мать за меня переживает, боится, что в Германию угонят, успокоил мать. Мол, не переживай, всё будет хорошо. И верно, похлопотал он за меня. Подружку мою Марию угнали в Германию, а меня оставили».

Вера Демьяновна Сайтмухаметова, 1954 г. р.,

учитель русского языка

и литературы

Иловской школы

«Родом я из хутора Гредякино, соседнего Красногвардейского района. Рассказывала как-то моя соседка баба Фрося (Ефросинья):

«Стояли у нас в доме мадьяры, мы в сарай жить перешли. Я была молодая девчонка, мать меня всячески прятала от мадьяр, боялась: как бы чего не вышло, лишний раз не велела солдатам на глаза попадаться. Дело шло к концу лета. Во дворе я была. Подбегает ко мне мадьяр, глаза вытаращил, что-то лопочет и в сарай меня тащит. Я кричать! А он всё тащит, что-то говорит. Затянул меня в сарай, а там корова телится. Мы с ним отёл и приняли. К вечеру об этом случае знал весь хутор. Наш сосед-балагур уже и частушку сочинил:

Немец Фроську поволок

Да в укромный уголок.

Фроська думала — влюбился.

Там телёнок отелился!»