На местах злодеяний. Как алексеевцы пережили дни и месяцы оккупации в 1942-43 годах

Более двухсот дней и ночей хозяйничали фашистские оккупанты на алексеевской земле в годы Великой Отечественной войны. Репрессии вооружённых иноземцев не прекращались летом, осенью, в декабре 1942-го и первой половине января 1943 года. На запад врагов погнали части Красной армии в ходе Острогожско-Россошанской операции. 

После изгнания оккупантов в Алексеевке и сёлах района, как и в других населённых пунктах, переживших фашистскую неволю, были созданы комиссии по расследованию злодеяний.  Факты отражались в документах на основе заявлений граждан, опроса потерпевших и свидетелей, врачебных экспертиз и осмотра мест совершения преступлений.

Жуткая картина издевательств и истязаний предстала перед алексеевской комиссией. Увиденное отражено в акте № 12, который был составлен 6 ноября 1943 года. Документ подписали председатель Алексеевского райсовета депутатов трудящихся Пётр Васильевич Чернышов и члены комиссии Андрей Иванович Набокин, Григорий Фёдорович Хмыров, Григорий Андрианович Ральченко, судебно-медицинский эксперт, врач Алексей Владимирович Орёл — все проживавшие в рабочем посёлке Алексеевка. Свои подписи поставили также свидетели: колхозница сельхозартели «Искра» Божковского сельсовета Таисия Игнатовна Бублик, бойцы пожарной команды Григорий Лукьянович Лебеденко, Никифор Иосифович Шульженко, директор нефтебазы Вениамин Ильич Середа.

К смерти нельзя привыкнуть. С душевным надрывом готовили этот документ члены комиссии. Правда, внешне акт составлен «по форме». Будто что-то привычное. Читаем:

«2-го ноября 1943 года обнаружено пять ям с трупами советских граждан, расстрелянных немецко-фашистскими бандитами. Из них две ямы находятся вблизи пригородного посёлка Николаевки в двухстах метрах восточнее кирпичного завода Алексеевского райпромкомбината и три ямы — в одном километре от железнодорожной станции Алексеевка, в трёхстах метрах южнее железнодорожного переезда, через который идёт грейдерная дорога на с. Гарбузы.

Вышеуказанной комиссией в присутствии свидетелей произведена раскопка всех пяти ям, из которых извлечены девяносто один труп советских граждан, жертв немецко-фашистских оккупантов, из которых семьдесят восемь трупов мужчин, 11 женщин, 2 детей».

При исследовании трупов было констатировано: дети — мальчик и девочка в возрасте 13-15 лет, 75 мужчин в возрасте  от 20 до 40 лет, трое мужчин свыше 40 лет, 11 женщин от 20 до 40 лет.

В процессе раскрытия ям установлено, что в них не производилось погребение трупов в обычном смысле слова, а имело место хаотичное сбрасывание и закапывание трупов мужчин, женщин и детей на различной глубине — от 20 сантиметров до 2,5 метра. Трупы в ямах большею частью были в одежде верхней и нижней, и только пять трупов вовсе без одежды. У одного мужчины в красноармейской форме оказались связанными назад руки.

Вместе с трупами в ямах или в карманах одежды находились различные предметы бытового обихода: носовые платки, карандаши, мундштуки, куски мыла, записная книжка без записей, ложка столовая. Документ найден только один — справка на имя Бублик Василия Игнатовича, колхозника сельхозартели «Искра» Божковского с/совета Алексеевского р-на о том, что он окончил 6 классов Божковской НСШ.

Давность погребения трупов показаниями свидетелей и медицинскими исследованиями установлена: в большой яме около кирпичного завода, где находилось 50 трупов, они зарыты 23 ноября 1942 года. В остальных ямах трупы зарыты в 20-х числах августа 1942 года. При медицинском обследовании трупов установлены причины смерти: от огнестрельных ранений 67 трупов, от ударов тупым предметом — 6 случаев, от огнестрельного оружия и тупым предметом одновременно один случай. Причины смерти 17 человек установить не удалось вследствие окончательного разложения трупов. По остаткам одежды и различным предметам удалось опознать пять человек. Опознаны следующие лица: Бублик Василий Игнатович, 1924 года рождения, колхозник с/хозартели «Искра» Божковского с/совета Алексеевского р-на; Лагонский Василий Кузьмич, 1898 года рождения, председатель Алексеевской промысловой артели «Кожсапог»; Середа Спиридон Ильич, 1887 года рождения, рабочий Алексеевского эфирного комбината; Ткаченко Николай Петрович, 1898 года рождения, директор Алексеевского мясомолкомбината, инвалид II группы; Шармикова Анна Михайловна, проживавшая  в р/п Алексеевка по улице Ленина, дом № 26».

Более подробную картину увидим мы по рассказам свидетелей.  Протоколы их опроса составил представитель райсовета депутатов трудящихся и член комиссии по расследованию злодеяний оккупантов Крюков. Он беседовал 8 ноября 1943 года с Лагонской Анной Андреевной, 1895 года рождения, проживавшей во время оккупации по улице Л. Толстого, 19.

Её муж, коммунист Василий Кузьмич Лагонский, до оккупации работал председателем артели «Кожсапог». При приближении фронта он с женой попытался эвакуироваться, но путь возле Дона преградили немецкие войска. Пришлось в двадцатых числах июля вернуться домой. В начале августа шесть жандармов арестовали его и препроводили в комендатуру. На допросе его спрашивали, знает ли он коммунистов, партизан или активистов советской власти, на что получили отрицательный ответ. К удивлению жены, его отпустили домой. При этом предложили доносить обо всех подозрительных лицах.

Приводим запись из протокола опроса жены: «Спустя две недели, 20 августа 1942 года, часов в 12 пришли шесть жандармов и следователь горполиции Аксютин (имя-отчество не знаю), произвели обыск, забрали последние вещи, арестовали мужа и повели в комендатуру. Я видела сама его в 3 вечера, как он сидел в комендатуре и из окна с железной решёткой просил меня, чтобы утром следующего дня я принесла ему табаку. Тут же он сказал мне, чтобы я шла домой и за него не беспокоилась, что он умрёт, но ничего не скажет этим проклятым варварам, правда воскреснет и русские вернутся.

21 августа я пришла в комендатуру с целью передать табак мужу, но к окну подошёл начальник полиции Гончаренко Никифор Емельянович и сказал мне, что мужа вчера вечером расстреляли. В это время к комендатуре подошла жена Середы Спиридона Ильича — Елена Дмитриевна, и о расстреле своего мужа также узнала».

Обе женщины выяснили место казни мужей: за железнодорожным переездом недалеко от станции Алексеевка. После ареста Лагонского в его квартире жандармы вместе со следователем Аксютичем (не Аксютиным — А.К.) ещё три дня производили обыск, забирали вещи, один раз жандарм избил его жену прикладом винтовки.  В протоколе опроса за неграмотную Лагонскую расписался Вениамин Ильич Середа, вероятно, брат расстрелянного Спиридона Ильича.

Кстати, двоюродный брат Василия Лагонского — Пётр Иванович отличился в боях, о чем писала фронтовая газета в 1943 году.  Впоследствии он погиб. С фашистами сражались и три его сына, два из них сложили головы в схватках с врагами, а третий, Иван Лагонский, встретил Победу с боевыми наградами на груди.

Приведём ещё один из документов, вызывающих душевные страдания, — протокол опроса от 6 ноября 1943 года уроженки хутора Кириченков и проживавшей там в период оккупации восьмиклассницы Таисии Игнатовны Бублик об аресте её брата и издевательствах над ним. Вот её ответ:

«Мой брат, Бублик Василий Игнатович, 1924 года рождения, комсомолец, был арестован 2 ноября 1942 года. Арест производили три жандарма, фамилии их я не знаю, и привели в Алексеевку в лагерь, расположенный на Базарной площади, в котором он находился в заключении до момента расстрела — 23 ноября 1942 года. В период пребывания в лагере над моим братом Бублик Василием Игнатовичем комендант лагеря и жандармы учиняли ужасные пытки и издевательства, о которых он мне и моей матери передавал украдкой записками. Однажды, числа 10 ноября 1942 года, брата вели на работу по переноске кирпича, он, увидев в стороне меня и мою мать — Бублик Марию Николаевну, поднял рубашку и, показывая чёрные полосы на теле — следы побоев, сказал: «Пытают, добиваются признаний, но нет, они — эти проклятые звери, от меня ничего не добьются.  Бублик Василий умрёт за Родину, но ничего не скажет».

Дня через два после этого, числа 12 ноября 1942 года, я стояла невдалеке от ограды лагеря, брат увидел меня и, показывая на пальцы правой руки, сказал: «Ногти сволочи сорвали, пальцы дверью прижимали, добивались признаний о принадлежности к партизанам, но от меня им ничего не добиться». Тут попросил принести табаку и бумаги для курения, а когда мы приносили передачи, то их не принимали по 3 дня, и ему не давали ничего кушать. Об этом он говорил нам через ограду лагеря и писал в записках, которые выбрасывал украдкой за загородки.

23 ноября 1942 года я пришла и обратилась к полицейскому по имени Иван (фамилии и отчества я его не знаю) с просьбой сказать, где находится брат и почему его не видно в лагере. Он ответил мне, что Бублик Василий отправлен на работу в Будённовский район по восстановлению дороги. Тогда я спросила, скажите, на какой дороге, я туда понесу, передам ему пищу. Полицейский ответил: он должен скоро вернуться и туда ехать незачем.

26 ноября 1942 года мать вместе со мной обратилась к полицейскому по имени Иван, и он рассказал ей и мне, что Василий Бублик 23 ноября, в воскресенье, был расстрелян вечером за железнодорожным переездом невдалеке от кирпичного завода. При расстреле он сказал, обращаясь ко мне и называя меня по имени: «Иван, передай родным, что Василий Бублик погиб за Родину».

Девушка поведала, что при раскопке 5 ноября 1943 года могил с жертвами погибших от рук оккупантов в одной из ям в числе других 49 казнённых опознала труп своего брата Василия Игнатовича Бублика по одежде. Она определила по нательному белью, ватным брюкам тёмно-синего цвета, носкам, фуражке цвета хаки и по документу о рождении, справке об образовании и другим мелким предметам. У брата была прострелена голова в пяти местах.

Трудно представить, какое потрясение испытали 14-летняя девочка и мать Василия, увидев его бездыханным в общей яме с расстрелянными. На следующий день Таисия беседовала с представителем комиссии по расследованию злодеяний Крюковым. Протокол опроса документально сухой, но, без сомнения, девочка не могла сдержать слёз, вспоминая в разговоре подробности трагических дней брата. Только представив, как Василию зажимали пальцы дверью и сдирали ногти, сестра надрывала сердце, вновь испытывая жгучие нравственные страдания.

Вот потому на фронте бойцы испытывали лютую ненависть к фашистам. Воины Красной армии мстили за стоны замученных и расстрелянных, за сожжённые города и сёла, за слёзы детей, оставшихся без матерей и отцов. С этим чувством они добили врага в поверженном Берлине.