Раскулачивание. Как Алексеевское крестьянство пришло к коллективному труду

В протоколе заседания бюро Алексеевского райкома ВКП (б) от 2 февраля 1930 года постановили: «Определяя ориентировочно число кулацких хозяйств по району в 600–650 хозяйств, поручить фракции райисполкома и правлениям колхозов в пятидневный срок выявить все кулацкие хозяйства с одновременным исключением их из колхозов и конфискацией скота, их инвентаря и построек, широко вовлекая в эту работу бедняцко-батрацкие массы села». Далее в том же документе следуют ещё более безжалостные строки: «Признавая необходимым выселить из района не менее 150 злостных, наиболее непримиримых кулацких хозяйств, поручить фракции райисполкома к 10 февраля сего года составить списки на эти хозяйства и поставить вопрос перед окружным центром о скорейшей высылке их из района».

Чтобы лучше понять истоки столь репрессивных мер к землякам, стоит из 1930 года вернуться в наши места на несколько лет назад. В первые годы советской власти крестьянам предложили: вот вам земельные наделы, обрабатывайте, благоденствуйте. Наиболее трудолюбивые и предприимчивые семьи решительно взялись за дело и за несколько лет сумели обзавестись добротным хозяйством и жильём. А тут и новая экономическая политика (нэп) пришлась кстати. Возродились рыночные отголоски, крестьяне стали заботиться о выгоде, о способе подороже продать свою продукцию. Появились дисбаланс и перебои в поставках зерна и мяса государству.

«Наверху» задумались, как выправить искривление в сельском хозяйстве. К тому же остро встала проблема возрождения промышленности. Где изыскать средства? К середине 1928 года было решено обязать крестьянство продавать хлеб по государственной цене. А как это сделать? Между тем в одном из аналитических документов того времени отмечалось: «Никакой авторитет недостаточен для того, чтобы убедить середняков в том, что он должен сдать хлебные излишки государству по цене 1 рубль за пуд, в то время, когда на вольном рынке цена той же ржи 4 рубля».

Центральная власть начала политику коллективизации, образования колхозов, послушных воле государства. Но в селе авторитетом пользовалась наиболее здоровая, зажиточная часть крестьянства. Она‑то никоим образом не стремилась к объединению хозяйств. Тут же появились методы социального расслоения крестьянства, раскола сельского общества по имущественному признаку. Наиболее зажиточных объявили кулаками и персонами, подлежащими нейтрализации, а по указаниям того времени, «ликвидации как класса». Ориентиром служили наличие лошади, ветряной мельницы, дома под железной крышей. К массовой коллективизации привлекали бедняков и середняков, их утвердили опорой в перемене традиционного уклада крестьянского бытования. Бедняк или батрак, по сути нищий, не способен был заботиться о содержании и развитии своего подворья, не обладал внутренним стержнем хозяйственника, им легко можно было манипулировать.

Вот и появились документы, которые мы цитировали в начале публикации. За решением алексеевского партийного органа последовали действия. Нет сомнения в том, что 650 подворий было раскулачено в районе, а 150 семейств выслано за его пределы. Материалы того времени свидетельствуют, что число репрессированных обычно превышало количество занесённых в протокол. Официальные указания ориентировали на 4–5% кулаков в любой области, любом селе. А на местах делали по‑своему, впору вспомнить присловье: как Касьян глянет. Стоит алексеевцу поинтересоваться этой драмой, и старожилы припомнят немало сельских фамилий, попавших под колесо коллективизации.

История хранит трагизм раскулачивания. У занесённых в списки отбирали всю живность, инвентарь, одежду, посуду, а самих переселяли в прохудившиеся строения, чаще всего в сараи. Плач и рыдания сотрясали сёла. «Кулаки» толком не осознавали, за что такая немилость. Оставшиеся без средств к существованию сельчане становились изгоями, влачили нищенское существование или пополняли рабочую силу в городах.

Ещё более горькая участь выпала на долю выселяемых. В феврале — марте 1930 года после конфискации живности и недвижимости их на подводах отвезли на железнодорожную станцию и эшелонами отправили в Северный край — в район Архангельска, Котласа, в другие зябкие места. Там высаживали в глухих лесах и оставляли на произвол судьбы. Наиболее здоровые выживали и сколачивали жильё, значительная часть поселенцев умирала от холода, голода и болезней.

 А что же на местах? Как раскулачивание помогло коллективизации? В протокол Алексеевского райкома компартии от 11 октября 1930 года занесли огорчительные строки: «До настоящего времени организация и ячейки ВКП(б) не сумели полностью стать и возглавить колхозное движение». За сентябрь коллективизация с 14,2 выросла до 15,7%, что «совершенно не обеспечивает большевистских темпов» — так расценивает злобу дня партийный документ. Так, в Колтуновке уровень коллективизаци за месяц с 13,2% поднялся до 14, в Иловке — с 11,3 до 12%.

Как при этом пошли дела на хлебном фронте? Протокол заседания алексеевской организации большевиков от 1 ноября называл ход хлебозаготовки «совершенно неудовлетворительным». На эту дату план поставок зерна государству был выполнен на 70%.

Что тут скажешь? После стольких потрясений в селе трудно было восстановить здоровые производительные силы. Расчёт на бедняцкие слои с нищенской психологией обернулся лишь неутешительными результатами труда. Подобная ситуация в сельском хозяйстве складывалась в последующие годы. Наиболее трагично обрушилась она в 1933 году — породив массовый голод.

Русский крестьянин всегда был пасынком государства. Он терпелив и способен приноравливаться к обстоятельствам, выживать в сложной ситуации. Со временем коллективный труд стал более производительным, и последующие поколения аграриев выросли на привычке к колхозному образу жизни. Перелом в их психологии наступил в начале 1990-х годов с возвратом государства к рыночным превратностям. Вновь стали востребованы крестьянские натуры с «кулацким» характером — энергичные и предприимчивые. Материалы заседаний бюро Алексеевского райкома ВКП(б) 1930 года с былым грифом «совершенно секретно» хранятся в Государственном архиве новейшей истории Белгородской области.